Оренбургский пуховый платок

Леонтия Максимова звали в селе ласково – Лева, Левушка. Сам из бед - ной семьи, женился на бедной девушке из местных, и один за другим де - тишки пошли – мал мала меньше. Грустную историю Левушкиной жиз - ни поведала нам жительница села Желтого Раиса Максимовна Мищенко - ва: «Приезжает в село купчиха за платками, собирает и за большие деньги на ярмарке продает. Чтобы легче было с мастерицами расчет вести, нужен был свой человек в деревне. Вот ее выбор и пал на Левушку. Он сам вя - зал, знал всех в округе, но пуще всего пожалела его купчиха за бедность и многодетную семью. Вот, значит, оставляет ему купчиха сундук, а он соби - рает в него платки со всего села и учет ведет, кто сколько сдал и что хочет в обмен: то ли швейную машинку, то ли ситцу… Так и повелось. Купчиха Левушке дом купила, дела поправляться стали. После революции в пери - од раскулачивания объявили Левана спекулянтом, что чужим трудом жи - вет, и посадили в тюрьму. Там он пробыл недолго. Помогло ему наше ре - месло. «Я сижу за свои золотые руки, – с горечью говорил Леонтий, – вот дайте мне пух, дайте иголки, дайте все – и я покажу, за что сижу». Выпол - нили его просьбу. Тогда он такой платок связал, который, говорят, в по - дарок самому Сталину отправили. И его выпустили. Вернулся он в Жел - тое и больше никуда не уезжал. Я помню, подростками мы были – летом сидит Леонтий Никифорович на завалинке, борода так, цагу жует (бере - зовая жвачка. – Ред. ). На голове намотано что-то белое. Подойдем к нему: «Ну, деду, покажи, как ты вяжешь». А платок большущий, на 700 петель, да с его особым узором. Это сейчас говорят «блинов узор», а выдумал его Ле - онтий. Поэтому и называть его надо «леван узор», мы-то учились у него». Вот оно, мужское творчество: взялся за женское ремесло – и не просто потеснил знаменитых желтинских мастериц, а внес свой вклад в копилку оренбургского узорочья, утвердил за собой право на один из красивейших ажурных мотивов. За Ермолаем Степановичем Федоровым (1903–1938 гг.) также навсегда останется право быть автором самого большого платка, связанного на промысле в ХХ веке. Он был регентом желтинской церкви. От природы имел безупречный музыкальный слух и хороший голос. Пел он замечательно. Это и сыграло в жизни Федорова роковую роль. Вообще, о Ермолае Степановиче вспо - минают в Желтом с большим уважением. Он был представителем сельской интеллигенции и манерой разговаривать, держать себя и одеваться заставлял многих подражать ему. На церковное жалование прожить было трудно. По - этому, как только в 1927 году в Желтом организовалась пухартель, Федоров 182 The names of Leonty Nikifirovitch Maksimov and Ermolay Stepanovitch Fyodorov, the inhabitants of Zhyoltoye, are the stuff of legend. Country folks would affection - ately call Leonty Maksimov Lyova, or Lyovushka. He came of a poor family, married a poor local girl, and they had many children. One of the inhabitants of Zhyoltoye told us his sad story, «A rich merchant’s wife used to come to our village to buy shawls to resell them at the fair at higher prices. She made a deal with Lyovushka as a middleman. It was a good choice because he could Р.С. Гумерова с сыном Романом. Р. Гумеров. Ажурный платок, 2001 г. R.S. Gumerova with Roman, her son. R. Gumerov. A lace shawl, 2001.