Оренбургский пуховый платок

Крутощёкий попович уже и ребятёнка сладил на свой образец. Двугодок сын рос. А при встречах попич отдувался и не забывал всё петь мне про свои симпа- тии. – Знаешь, хорошуля, когда ты прохо- дишь мимо окна, всё во мне холонет. Я дажь ложку роняю за обедом. Так вот… тому давно… как люблю тебя... – Крепше держи, – шуткой отбива- лась я. А намедни какую отвагу себе дал! Эво- на куда жиганул! Возьми храбродушный да и брякни: – Айдаюшки, хорошава, убежим куда- нибудь!? А?.. Меня так и охлестнуло жаром. –Это зачемже куда-нибудь, неразбор- чивый? Ты твёрдый маршрут выбрал? – Выбрал! Выбрал! Не долбень ка- кой… Парнишок я донный. Всё прошёл. На дорожку на мою не зобидишься… По- тайной ходец знаю. – К Боженьке на небко? – Ну-у… Чего хмылиться? Нам туда ра- новатушко. Да и пока не званы-с. Нам, дорогомилая, абы ото всяческих глаз по- одаль… – Цо-опкий шуруповёрт! Бежал бы, дрыхоня, лучше спатушки. Не то ссох- нешься, боров толстомясый! – Ну-у, топотунчик, серчать не надо. Действует на красоту... Да, за щёку я пом- ногу кладу. Так оттого цвету! Разь худо, когда мужик справный? Со мноюшкой ты б каталась, как на блюде. Хоольно б жила-была, как у Христа за пазушкой... – Или ты перехлебнул? Ну с больша это ума, болток, подсаживаешь меня в чужу пазуху? Христа-то с пазушкой не путляй сюда. Может, ты библией тюкну- тый иль праздничным транспарантом? – Ну, на кой ты всхомутала на меня эту небыль? Библия меня не вманила и не вманит, как мой отче ни старайся. С библией мы в полном разводе. Так что ей бить не меня. И транспарантам не ло- маться об мой хипок. По праздникам я на гуляшках не прохлаждаюсь. – Какие мы святые… Я отступно помолчала. Поменяла песню да снова полезла в раздоры. – Ты к Боженьке на ступеньку ближе. Должен знать… Скажи, вот в молитвах просят: «Хлеб наш насущный дай нам днесь». А почему просят-то каждый-вся- кий раз лише на один день? Боже наш, хлебодавец, весь в бесконечных потных трудах! А чего не напросить хлеба сразу на всю жизню? – А зачерствеет! – и бесстыже, кото- вато так щурится. Пыхнула я: – Меньше, попёнок, жмурься! Больше увидишь! – А всё надобное я так лучша вижу. – Ой, балабой! Ой, и балабо-ой! Воис- тину, поповские детки, что голубые кони: редко удаются. Плюнула в зле ему под ноги да и на- сторонь. К дому. Он следом пришлёпывает. Дробит: – Другонька… Ну чего в руганку ки- даться? Чего кураж возводить? Чего кап- ризы закатывать? Хорошество не вечно. Смотри, ломака, года тебе выйдут крас- ные, докапризничаешься до лишней 3 ! – Те-то что за заботушка? Гли-ка, не- лишний, прям нарасхап! Глянь спервачка на себя! – А что? – А то! Гляжу я тебе в лицо, а наскрозь вижу затылок. Эвона до чего ты, шныря, пустой! И все гайки у тебя в голове хля- бают! Глухой осенью наявляется Михаил. Знает, где меня искать. Сразу на поси- делки.