Оренбургский пуховый платок

Он пушистым облаком лёг на стол. Надюшка прикоснулась к платку. Её рука потонула в нежной прохладе. – А ты что, в больнице вязала? – хло- пает белыми ресничками Надюшка моя. – А что ж, по-твоему, я ездила туда помирать? Так, едрень пельмень, и раз- бежалась!.. Безо время... Платок один и взвёл на ноги... Думаешь, чего это я ука- тила в выходной? А платок доработала. Говорю доктору: «Прикончила я платок. Делать мне тут больше нечего. Так что выписывайте». «Так и быть. Основание веское». – А сам улыбается, улыбается... – Ой! Да ты совсем не больнуша какая кислая. А сущая цунами! –Анеужели зря звалименя девка-ура- ган? Ураган во мне всё помелькивает… Мне ль над болью сидеть? – И смеюсь: – Ох, мой Бог, болит мой бок девятый год. Только не знаю, которо место! – Оя, бабуля, да я наотруб забыла… С час как тому на заказ приплавил из района Рафинадик… Молотуша моя смешалась. Этот демобилизованный герой – под пушками спал с лягушками – никак не надышится на неё. Пролюбились уже с осени. Ноябрь въезжал в королевские холода, когда парня отпустила в волю ар- мия. Нет того любее, как люди людям любы. Любо-с-два! – Привез ваши любимики... Я нароч- но их в сумрак. Спите себе в комочках и не распускайтесь! Я б с ними прискакала во вторник в больницу. Надюшка шагнула в тёмный угол. Не успела я и глазом лупнуть, как она поставила на край стола обливной кув- шин с вязанкой ало горящих тюльпанов. От этого костерка без жара радость брызнула во все стороны. – А ещё, бабушка, новость... Думала я, думала и знаешь, что надумала? – Скажешь… – В вязальщицы пойти! Надумала я твою стёжечку топтать... Дрогнуло у меня сердце. А пошли ж таки ростки от моего труда! – Вот это, – говорю, – нашему козырю под масть! За такую новость, за тюльпа- ны я и жалую тебе последненькую свою паутиночку… Осторожно разгладила я платок на столе, подвинула паутинку Надюшке. – Носи на здоровье… Помни бабку Блинчиху. Верю, будешь ты знатно вя- зать… А я... А я... А я... Ты не смотри на мои слёзы... Так они... Что с меня возь- мёшь? В позатотошний ещё год положи- ла я дочке, фельдшерке своей, тыщу на книжку. Тыщу положила сыну... Двое у меня... Хоть его и говорят, детки не кар- тошка, поливать не надобно, вырастут и так, а я всё ж своих рублём не обхожу, подсобляю, покуда ноги таскают… Поку- да сердце бьёт жизнью... Пенсией меня, славь Бога, не оконфузили… Неплохую получаю да прирабатываю ещё пома- неньку. Так что ж не помогать?.. Я, милая моя задушевница, жизнь свою изжила с зажимкой. В крайней бережи отпускала от себя каждую копееньку. В лишках не тонула, даже не купалась… Это вот сей- час, под свал, чуток поводья отпустило. Дети впрочь стали на ноги… Вроде за- живно, вольней пошло. Явились шало- ватые рублята. Я и сплавляю своим… Не гроб же облеплять деньжурой?.. Не забыла я и себя. Четыре сотни держу на книжке. На похороны… Вишь, про что ду- мает бабка, миленькая… – Из больницы вырвалась… Ну какие ж тут похороны!? Ну посуди… Да забудь ты про всё про это, бабушка, и не плачь... Ну что ты? Всё ж хорошо! 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155